Александр Чернокульский о климате будущего

Александр Чернокульский — старший научный сотрудник Лаборатории теории климата Института физики атмосферы им. А. М. Обухова РАН, секретарь диссертационного совета ИФА. Член Бюро Совета молодых ученых Российской академии наук. Окончил географический факультет МГУ по специальности «гидрометеоролог». Кандидат физико-математических наук. Автор более четырех десятков статей в реферируемых журналах и 14 книг (в соавторстве) об изменениях климата и проблемах устойчивого развития. Лауреат премии РАН для молодых ученых, лауреат премии правительства Москвы для молодых ученых. Организатор нескольких научных конференций об изменениях климата.

— Не постигнет ли тему глобального потепления судьба озоновой дыры: весь мир убедили в большой опасности, продали «дружественные озону» хладагенты, а теперь о дыре все и забыли?

— Про озоновый слой никто не забыл, сейчас ученые много пишут о том, что он восстанавливается именно благодаря вовремя принятому Монреальскому протоколу. И не путайте споры в интернете с работами ученых. Крупнейшие компании слушают не популярных журналистов, а ученых, и по поводу глобального потепления все говорят одно и то же. Есть расхождения в прогнозах, существует множество моделей, но в целом вывод один. И компании понимают, какую опасность это несет государству и бизнесу.

— Может быть, компании присоединяются к «зеленой» теме просто потому, что хотят выглядеть передовыми и хорошими в глазах потребителей?

— Выглядеть надо не «хорошим» или «умным». В Европе покупатель сделал выбор продукта в пользу climate friendly. Сейчас вводят налог на выбросы углерода — это уже чистые издержки для тех, кто не придерживается «зеленого» подхода. Углекислый газ долго выводится из атмосферы. Метан — за 12 лет, у углекислого газа время жизни одной молекулы три—пять лет, но время релаксации концентрации очень длительное — за 30 лет излишек углерода убирается лишь наполовину, а на остальное требуются сотни и тысячи лет.

— Но все-таки, согласитесь, некоторый элемент хайпа здесь тоже присутствует, и он тоже влияет на принятие решений. Однажды вы даже пошутили, сказав, что тема глобального потепления несколько «переГрета»…

— Вы о Грете Тунберг? Конфликт поколений есть всегда, сейчас он привязан к экотематике. Нюанс в том, что мнение ученых совпадает с точкой зрения молодежи: мер для удержания потепления в пределах двух градусов, признанных относительно безопасными, недостаточно. Понятно, что есть дискуссия: что важнее — улучшить качество воздуха или уничтожить бедность? Но в борьбе за климат мы сейчас потратим гораздо меньше средств, чем придется потратить через 50 лет. Возможно, мы вообще сможем вложиться в извлечение углерода из атмосферы и опять спокойно сжигать нефть, решая остальные проблемы.

— Однако есть же и другая сторона: журналистка Юлия Латынина в нашумевшей статье про «клюшку Манна» фактически назвала вас и ваших единомышленников шарлатанами и вымогателями.

— Да, статьи про «клюшку» не было бы, если бы не Грета. А ее образ все-таки неоднозначен. С точки зрения популяризации науки она сделала очень много. Но теперь некоторые ученые-климатологи опасаются, что их будут ассоциировать с юной шведкой. Есть важный момент, который надо отметить: переход на «зеленую» энергетику предлагают не климатологи, а экономисты. Мы, климатологи, показываем, что будет с климатом, даем разные варианты. А вот что будет с экономикой и скольких жизней мы лишимся при выборе того или иного варианта — это уже вопрос к другим наукам.

— Недавно Bloomberg опубликовал пугающую статью: мол, модели, предсказывавшие в этом столетии потепление на три градуса, вдруг с получением последних данных изменили показания и теперь обещают потепление сразу на пять градусов.

— Насчет пяти градусов я бы был осторожнее, это очень много. Но и три градуса все равно повод сокращать эмиссии и искать способы удаления углерода из атмосферы. Пока доступные нам способы имеют очень низкую емкость, но за этим будущее. Есть предложения хранить углекислый газ в подземных скважинах. Или же активно высаживать лес, растить его 20–30 лет, пока он поглощает углерод, и затем пускать его в переработку. Однако пока непонятно, насколько это даст устойчивый эффект и не вернется ли в итоге углерод обратно в атмосферу.

— Если математические модели все равно уже рисуют такой апокалиптический сценарий, может, лучше не пытаться остановить процесс, а потратить ресурсы на подготовку к неизбежному?

— Вопрос в том, сколько тратить на адаптацию и сколько на смягчение эффекта. Потепление на два градуса или на пять дает разную цену адаптации, и это вопрос баланса, он не к нам, он к экономистам. Я видел экономические оценки — сейчас дешевле совмещать оба подхода.

— Тема глобального потепления возникла не сегодня — как вы сами не раз отмечали, первым на нее обратил внимание еще Фурье. Есть ли какой-то прогресс в науке, скажем, за последние десять лет?

— Радикально за эти годы ничего не изменилось. В 2011 году напрямую померили, насколько изменяется радиация в спектральных каналах углекислого газа. Также за это время ученые стали реже оперировать понятием глобальной температуры и перешли к накоплению тепла в системе. Сейчас в океане копится примерно один ватт на квадратный метр. Океан захоранивает тепло и будет долго его отдавать. И это понятнее и физикам, и обывателям. За эти десять лет выросла скорость подъема Мирового океана — с 2 до 3,5 мм в год. Усилился вклад тающих ледников: раньше уровень океана на две трети рос благодаря температурному расширению, теперь эффект от таяния льдов примерно сравнялся с ним. А горные ледники, кстати, — это источник питьевой воды для многих стран.

— Но нам-то, в России, какое до этого дело? У нас места много, воды много, океан нас сильно не затопит. Пусть они себе там разбираются, справятся без нас, а у нас задачи поважнее. Тем более, согласно некоторым выкладкам, для России последствия глобального потепления будут в основном благоприятными.

— В таком случае мы окажемся политическими изгоями.

— Нам не привыкать.

— На самом деле теоретически плюсы возможны. Проблема в том, что я не видел какой-то одной хорошей сводной карты или статьи, где рассмотрены все аспекты. Сколько именно не будет преждевременных смертей от мороза? А сколько в обмен на это мы получим преждевременных смертей от жары? Сколько потеряем от изменения характера осадков? Сколько даст освобождение ото льда Северного морского пути и сколько мы потеряем из-за таяния вечной мерзлоты? В сумме картина будет неоднозначная, и, чтобы получить плюсы, надо адаптироваться не только к минусам, но и к самим этим плюсам. Просто сидеть и ждать у моря погоды — так не сработает. Без береговой инфраструктуры Севморпуть не заработает: а если берег из тающей мерзлоты плюс усилившееся волнение и ветровой нагон, под которым отступает берег? Где порт строить? Потепление в сельском хозяйстве влияет на наш выбор культур, заставляет выводить новые виды, например, засухоустойчивые, менять логистику. Энцефалитные клещи не замерзают, а то и сибирская язва возьмет и оттает. Тут такой важный момент: минусы могут быть неочевидными и очень сильными. Неожиданные подарки маловероятны, а неприятности — вполне.

— А как так вообще получилось? Уже добрых полвека, если не больше, говорится об охране природы. Все прилавки в магазинах в этих зеленых наклейках. И все равно в итоге у нас ледники тают, острова уходят под воду — в общем, пора готовиться к апокалипсису. Чем «зеленые» компании все это время занимались?

— Наклейки сами где-то производятся, а значит, можно сказать, самим фактом своего существования наносят вред экологии. На самом деле ведь не каждый экологически чистый продукт помогает еще и бороться с глобальным потеплением. Перевод энергетики на гидроэлектростанции — это очень полезно с точки зрения климата. Но для ГЭС надо создавать водохранилища, и это вовсе не нравится экологам. Аккумуляторы — хорошо для климата, но с точки зрения экологии к ним есть вопросы. Если вы хотите есть еду, «полезную для климата», у вас нет необходимости покупать конкретные продукты — просто ешьте меньше мяса и больше овощей. Это две разные угрозы: мусор и пластик — это чистая экология, и к климату они относятся лишь постольку-поскольку, например, в части свалочного метана. Конечно, в комплексе эти проблемы, как правило, решать легче. Но это происходит не всегда.

А чем все-таки нам реально грозит глобальное потепление?

— Для всего человечества один из основных рисков — подъем уровня океана. Это не только рост среднего уровня. Это и рост штормовой активности, а значит, рост нагона. Он уже приводит к затоплениям, например, в 2018 году в Испании на побережье Средиземного моря буквально тонули отели. И еще: подъем уровня соленых вод в прибрежной зоне делает прибрежное сельское хозяйство более рискованным. Это переформатирование сферы туризма. В Средиземноморском бассейне осенью становится слишком много штормов, а летом там теперь слишком жарко, под 40 градусов. В горах снега то не хватает, то выпадает рекордный объем. Когда такое случается один раз, это мелочь, происшествие. Когда такое происходит постоянно, это становится проблемой, меняет образ жизни. Например, по прогнозам, к 2050 году две трети городов, проводивших зимние Олимпиады, не смогут этого сделать снова — там просто будет слишком тепло.

— Постойте, но ведь в итоге людям может перестать нравиться жить там, где они жили…

— Да, об этом не всегда говорят — климатические беженцы. Кажется странным: обычно люди бегут от войны, а не от погоды. Но сильная засуха вызывает неурожай, за ним идет голод, тот вызывает волнения — и вот вам волна миграции. Засуху на Ближнем Востоке называют одной из причин войны в Сирии, что усилило европейский миграционный кризис. И вопрос к политикам: закрывать в будущем границы или, наоборот, создавать условия для привлечения людей? Причем недавно Комитет ООН по правам человека признал право климатических беженцев на убежище, то есть их нельзя просто так выдворить из страны.

— Хорошо. У нас места много, потеря рисовых плантаций для нас не фатальна, зимнюю Олимпиаду мы уже провели и еще для одной, если что, место найдем. У нас все в порядке?

— С 1990-х, по данным Росгидромета, число опасных погодных явлений удвоилось. Если говорить в абсолютных цифрах, выросло на несколько сотен. Думаю, часть этого роста инструментальная, но часть вполне реальная. Например, мы выяснили, что торнадо не чисто американское явление. Риск смерчей возрастает, и это опасное явление, у некоторых смерчей путь длиной 80 км и шириной 2 км. Пройдет такой через лес — ничего страшного, ну разве что убыток лесному фонду. Но это просто вероятностное совпадение — лесов в России много. А пройди такой смерч через населенный пункт — могут быть и жертвы, и большой ущерб. Смерчи — это лишь для примера. Есть еще ливни, град, шквалы. В целом нам надо улучшать прогноз таких явлений и улучшать систему предупреждений.

— А что с предупреждениями? Всем же приходят СМС от МЧС.

— То, как выглядят предупреждения, не совсем правильно — они слишком общие: «По области ожидаются порывы ветра». Метеорологи видят, где конкретно будет ветер, а не «местами». В Америке и Европе все точнее дают место и время. Для этого нужны дополнительные вычислительные мощности. Более того, они есть, но использовать их слишком дорого, из-за чего они нередко простаивают. И надо кому-то на них работать, причем за достойную зарплату. Вот и пытается Росгидромет свои данные как-то использовать в коммерческих целях, чтобы удержать специалистов.

— То есть будем потом внукам рассказывать про жизнь без ураганов?

— От них мы не уйдем, просто будем предупреждены: в таком-то месте в такое-то время будет ветер такой-то силы. Это затрагивает еще одну сферу — страхование. А здесь важен прогноз от сезона до десяти лет. И в климатологии сейчас это большая научная задача — повысить качество такого прогноза. Предел предсказуемости погоды в привычном понимании — 10–14 дней, а дальше это как «с вероятностью 70% июль будет теплее обычного на два градуса». Сезонный прогноз важен, и не только для сельского хозяйства. Например, для торговли одеждой — этой зимой в Москве сколько компаний пострадало? Для того же «Газпрома» ошибка на один градус в сезон уже серьезная проблема.

— На фоне масштаба явлений, о которых вы говорите, попытки собирать углерод лесопосадками кажутся чем-то вроде детской игры. Нет ли у человечества чего-нибудь посерьезнее, чтобы наверняка отбиться от потепления?

— Один из вариантов — геоинжиниринг, направленное воздействие. Например, имитация взрыва вулкана. Известно, что при крупных извержениях вулканов на Земле уже бывали похолодания — это как раз то, что нам нужно. Ученые предлагают отправить в атмосферу сульфатный аэрозоль, который будет отражать часть света в космос. Или воздействовать на слоисто-кучевые облака в восточных частях океанов — там холодные течения и облака постоянно висят, как раз в тропиках, где океан сильно поглощает тепло. Со спутников видно, что облака позади проплывающих кораблей из-за выхлопов становятся белее и лучше отражают свет. И появилась идея: из океана добывать поваренную соль и с ее помощью сгущать облака.

— Второй вариант вообще звучит очень «экологично».

— Проблема в том, что сульфатные аэрозоли вредят озоновому слою. И при их использовании поле осадков изменится: там, где сухо, станет еще суше, а где влажно — еще влажнее. И даже в облачном, «экологичном» варианте углекислый газ все равно останется в атмосфере, океан будет закисляться. Существенно сократится его биоразнообразие, уменьшится лов рыбы. То есть первопричину мы не устраним — можно в моменте спасти тающий ледник, но в итоге это будет таблетка от кашля, а не от вызвавшего его вируса. Кроме того, по поводу подобных мер нужно договариваться разным странам, а ведь не все из них напрямую выиграют, то есть это крайне сложно осуществить. Наконец, не стоит забывать про такой аспект: несмотря на уже довольно обширные знания и подробные математические модели, нам все равно приходится постоянно их переоценивать и уточнять. А при подобном радикальном вмешательстве вероятность неожиданных — а значит, и неприятных — сюрпризов возрастает квадратично. Так что все аргументы складываются в пользу того, что, пока есть шанс, стоит прежде всего убирать углерод из атмосферы.

Источник: РБК